объединенному миру других людей. Пытаясь удержаться на высоте своих принципов, они еще больше ввергаются в пучину мрачного одиночества...

7

Конвертоплан летел над морем.

Далеко-далеко внизу расстилалась черная гладь воды, по которой ярким пятном катился искрящийся блик солнца. Кое-где, казалось, у самой поверхности этой бескрайней равнины клубились облака, похожие то на фантастических животных, то на причудливые творения сказочных альмиров. Временами под крылом проплывала суша, затянутая синеватой полупрозрачной дымкой, сквозь которую можно было с трудом рассмотреть геометрически правильные фигуры возделанных полей, тоненькие ниточки дорог и редкие бесформенные пятна городов.

С высоты Церекс казался пустым и безграничным, а человеческие страсти смешными и ничтожными.

Я смотрел вниз, и мне думалось, что время от времени все человечество следовало бы поднимать в воздух или даже в космос, чтобы оно перед лицом громадного убедилось воочию, что мир необъятен и нет причин для раздоров и что овладеть всем этим можно только действуя сообща...

Машина начала снижаться.

Я наклонился ближе к иллюминатору, чтобы лучше видеть зелень растительности необыкновенного Хасада-пир, о котором среди нас, тех, кто там еще не был, ходили легенды.

Крылья конвертоплана постепенно развернулись и, наконец, заняли посадочное положение. Из сопла с грохотом вылетели длинные языки пламени - мы стали проваливаться в пропасть, быстро теряя высоту. Неприятное ощущение невесомости собрало в один комок внутренности, напрягло нервы, мышцы. Падение замедлилось, мы на мгновение повисли в воздухе и затем сели. Наступила кратковременная тишина, прерванная оживленной возней пассажиров.

Я вышел последним.

В лицо дул ветер. Приятный, насыщенный солью и влагой ветер доносил недалекий и равномерный шум прибоя. Посадочную площадку обступила зелень, среди которой затерялись редкие строения. Гигантские слимы опускали свои гибкие ветви до самой земли, сплетая их с росшим внизу кустарником, и создавали такую плотную зеленую изгородь, сквозь которую, казалось, не могло пробиться ничто живое.

Буйная, девственная растительность!

Я не мог себе вообразить, что на нашей планете существуют подобные уголки. Наслаждаясь видом живой, нетронутой природы, вдыхая полной грудью пьянящий морской воздух и купаясь в лучах ласкового солнца, я с грустью думал о том, что, скитаясь в бездонных глубинах космоса почти половину своей жизни, слишком плохо знал и мало любил нашу планету. Возвращаясь из рейса, я неизменно метался в каменных теснинах городов, был вынужден проводить нескончаемые часы в шумных и душных производственных помещениях, и даже отдыхать приходилось в затхлой атмосфере дешевых баров.

Остальной Церекс был почти незнаком мне. И только там, на посадочной площадке Хасада-пир, я словно впервые увидел его по-настоящему.

Мой экстаз нарушил затянутый в элегантный ликс служащий.

- Куда вы желаете, мазор Антор-са? Я взглянул на его тощую фигуру и подумал о том, что ему, должно быть, очень жарко в этом тесном одеянии.

- Куда?.. Минуточку...

Я порылся в карманах и достал записную книжку с адресом Конда.

Еще дома я решил в первую очередь направиться к нему, чтобы получить совет человека, который уже успел окунуться в действительность Хасада-пир.

Я показал адрес служащему.

- Ах, Пижоб-сель!

- Да, как туда можно добраться?

- Как вам угодно, мазор, можно лодкой, машиной, по воздуху.

- Я предпочту крылья.

- Пожалуйста, мазор Антор, пойдемте со мной, я все сделаю. Багаж отправить туда же?

- Разумеется. Где здесь можно освежиться?

- Что вы желаете? Душ? Бассейн? Массаж?.. Все к вашим услугам.

Служащий, мгновенно угадывая каждое желание, выполнял его быстро и ненавязчиво, с безупречностью отлично вышколенного лакея.

Я согласился на массаж и расположился в капсуле, жмурясь от удовольствия и яркого света кварцевых ламп.

Тело гладили теплые струи ионизированного воздуха, приятно покусывая кожу слабыми разрядами, а в глубину мышц проникал трепет вибрации, от которого просыпалась и начинала жить каждая клетка.

Я вышел из капсулы обновленный и, приведя в порядок одежду, заказал себе бокал фильто.

Служащий бесшумно удалился, оставив меня за столиком в тени широколистного дерева, названия которого я не знал.

После перелета было приятно посидеть одному, вслушиваясь в таинственный разговор ветвей и шелест листьев.

- Пожалуйста. Передо мной появилось фильто, искрящееся и прозрачное. Второй служащий принес крылья, вынул их из чехла и опробовал двигатель.

- Пожалуйста, все в полном порядке. Вас проводить?

- А это далеко?

- Не очень.

- Тогда дайте лучше план, я сам разберусь.

Оставив деньги, я пристегнул аппарат, попробовал управление и медленно поднялся в воздух. Посадочная площадка, резко выделявшаяся на фоне сплошной зелени, поползла назад, становясь все меньше. Крылья парили, и движения почти не ощущалось.

Достигнув стометровой высоты, я достал план, сориентировался и включил двигатель на полную мощность.

Упругие струи воздуха ударили в лицо, а внизу замелькали разнообразные строения, ленты дорог, кущи деревьев. Я пролетал над зданиями непонятного назначения и странной архитектуры, над открытыми бассейнами, наполненными прозрачной голубоватой водой, над спортивными сооружениями, площадками для игр, полосами густой растительности, над яркими лужайками, усыпанными пестрым ковром цветов, все прелести сказочного Хасада-пир раскрывались передо мною. Хотелось лететь и лететь вперед, любуясь расстилающейся внизу панорамой, и наслаждаться ощущением полета, сливаясь всем существом с капризной воздушной стихией. Наконец, показался и Пижоб-сель.

Я сделал несколько кругов и опустился.

Конд оказался дома, если можно так говорить о том временном жилье, которое он для себя избрал. Меня встретила величественная, облаченная в длинный ярко расцвеченный хлерикон фигура, в которой я с трудом узнал Конда. На ногах у него были легкие сельпиры, украшенные затейливым рисунком, а на голове красовалась миниатюрная шапочка, неизвестно каким образом державшаяся на самой макушке. Словом, это был не Конд, а сошедший со страниц истории древнесирадский джаса, который, судя по его вялым и медлительным движениям, изнывал от лени и безделья, и еще чего доброго, в угоду своей мимолетной прихоти, прикажет растянуть меня на обруче и пустить катиться с наклонного помоста. Убранство помещений соответствовало костюму.

Головокружительный переход из одной исторической эпохи в другую в первый момент ошеломил меня, и комизм представшей передо мной картины дошел до сознания не сразу. Я расхохотался. Конд, явно раздосадованный, скрылся за дверью. Минут через пять, успокоившись, я зашел в соседнюю комнату. Он сидел, небрежно развалившись на тахте, и машинально бросал себе в рот сочные сори.

- Ну как, успокоился?

- Ты не обижайся, но вид у тебя...

- Ладно... давно прибыл?

- Только... знаешь, ты хоть хлерикон сними, а то с тобой разговаривать трудно... Вот так. Я прямо направился к тебе, хотел посоветоваться, как лучше провести здесь время, но теперь сомневаюсь в ценности твоих советов... увидев этот маскарад.

- По-твоему, значит, маскарад.

- Конечно.

- Ты, Ан, ничего не понимаешь. Думаешь, я просто дурачусь.

- А как же еще это назвать? Конд сменил свою древнюю ленивую позу на более современную, но тоже небрежную.
- Отчасти ты прав. Дурачусь, но здесь все дурачатся. Я не знаю, какой болван назвал этот остров краем благоухающей радости, я бы его определил как место коллективного сумасшествия. Здесь все сходят с ума, и каждый старается сделать это самым необыкновенным образом. Мое легкое помешательство, которое тебя так развеселило, выглядит довольно бледным на фоне ярких достижений здешних завсегдатаев, но меня оно вполне устраивает.
Я приехал сюда отдохнуть и поблаженствовать... Ты с дороги ничего не хочешь выпить?
- Нет, спасибо.
- Смотри... А древние владыки, нужно отдать им должное, умели нежиться. Эта привычка вырабатывалась у них веками.
- И ты решил воспользоваться опытом прошлого?
- А почему бы нет? Тебе никогда не приходило в голову, что для безделья подходит далеко не всякий костюм?
- И ты считаешь?..
- Попробуй, если не веришь. Этот на первый взгляд дурацкий хлерикон приспособлен идеально, в нем физически ощущаешь наслаждение жизнью.
- Ладно, может, ты и прав. Сейчас мне не кажется все это смешным...
Пригляделся немного. Так ты и мне посоветуешь вырядиться в нечто
невообразимое?
Конд поднялся на ноги и, пройдясь по комнате, взял в руки фигурку спящего Орипасы.
- Как хочешь, я тебе своего мнения не навязываю. Возможностей здесь множество, все определяется вкусом и... - Конд подбросил статуэтку в руке, - ...наличными деньгами. Сколько у тебя осталось?
- Четыре тысячи ти.
Он причмокнул:
- М-да, дорогое это удовольствие иметь живого отца, дешевле хранить о нем светлую память... Впрочем, хватит, я за это время спустил около двух тысяч, а что касается советов, за которыми ты пожаловал... могу дать два.
Первый - проведем эти дни раздельно, мы еще достаточно успеем надоесть
друг другу в экспедиции.
- Согласен.
- И второй - заведи себе подругу.
- Что?
- Ничего. Ты не смотри на меня так. Запомни, дружище, что нет скучнее занятия, чем в одиночестве тратить деньги, поверь моему скромному опыту. Я... да что там, голодать и то одному легче! А женщины, - тут Конд оживился, - удивительные это создания! Присутствие их придает остроту ощущениям, словно хорошая приправа, которая облагораживает и делает восхитительным самое посредственное блюдо.
Я рассмеялся, но он, не обращая внимания, продолжал с прежним пылом:
- Да, да, поверь, дружище. Странные и непонятные эти создания. Они могут быть то безумно расточительными, эффектно и с треском выпуская на ветер с трудом добытые деньги, то тошнотворно бережливыми. Вот мы и обращаемся к ним, когда нам нужно или приумножить или промотать содержимое своего кошелька. Истратить - дело, казалось бы, простое, но выполнить его с чувством, с толком... О-о!.. Не легко! Вот я тебе и рекомендую... э... стимул.
- А ты сам?
- Не беспокойся, средство апробировано. Ласия! - позвал он.
В соседней комнате послышался легкий шум, и через минуту в открытой двери появилась молоденькая девушка высокого роста с гибкими грациозными движениями и красивым лицом. Ее одежда, выдержанная в том же древнем стиле, состояла из полупрозрачных тканей, единственным назначением которых было подчеркивать линии и формы прекрасного тела. На иллюстрациях и картинах художников такой наряд выглядел привлекательно, но в обычных условиях казался чересчур откровенным.
- Моя вдохновительница, - отрекомендовал Конд.
- Антор, - представился я.
Она наклонила голову и сделала приветственный жест. Мне стало неловко. Неловкость порождалась излишне вольным одеянием Ласии и тем разговором, который мы вели с Кондом в ее присутствии. Он не предназначался для женских ушей.
Почувствовав себя неуютно в создавшейся атмосфере, я стал собираться.
- Уже уходишь? - спросил Конд.
- Да.
- Что так рано?
- Последую твоим советам незамедлительно. Сейчас исполню первый - поселюсь подальше от тебя.
Конд прищурился:
- А как насчет второго?
Оставив этот вопрос без ответа, я распрощался и вышел.


8


Вспоминая сейчас обстановку, царившую в Хасада-пир, я испытываю какое-то брезгливое чувство, словно меня окунули в нечистоты. Тогда это воспринималось не так остро, а если быть откровенным с самим собой, то зачастую просто отступало на последний план. Покоренный восхитительной природой, которая окружала и подобно ширме отгораживала меня от теневых сторон действительности, загипнотизированный комфортом и удобствами, сопутствующими каждому шагу, я как-то не замечал или не хотел замечать, что вся эта роскошь и доступность любых мыслимых удовольствий тяжелым бременем давит на плечи других.
Память почти всегда окрашивает прошедшее в теплые тона
привлекательного, вероятно, потому, что прошлое неповторимо, а может быть, просто таково свойство человеческой памяти, хранящей в себе лишь светлые детали пережитого. И только сознание способно оценить все критически, но как мало значит сознание в формировании нашего настроения! Мы знаем, что смертны, но не огорчаемся и бываем веселы, мы отдаем себе отчет в том, что не все прожитые дни были радостны, но вспоминаем о них с сожалением и теплом.

Вот и сейчас, возвращаясь к тому периоду моей жизни, я только в нескольких строках отмечаю мрачный фон окружавшей меня действительности и цепляюсь в своих воспоминаниях лишь за светлое и радостное - за часы, проведенные вместе с Юрингой.

Юринга! Где она теперь и что с нею? Мое чувство к ней я пронес сквозь холод и мрак бесконечного расстояния, и оно до сих пор согревает меня здесь, вселяя непонятную надежду на возвращение. Словно оттого, что Юринга существует, мир стал ко мне добрее и отзывчивее. Наивна и запутана душа человека! Я не хочу думать о том, где и как мы встретились. Мы встретились там, этим достаточно сказано; нас свела моя прихоть и ее зависимое
положение, и все это вначале было отмечено грязной печатью морали и нравов бесчеловечной страны "благоухающей радости".
Наш первый вечер...
Мы вышли прогуляться в парк. Солнце уже склонялось над горизонтом, с моря тянул прохладный ветерок. Она зябко куталась в легкую накидку и молчала.
Молчала.
Ее молчание угнетало меня. И без того после происшедшего днем мне было тошно и стыдно. Несмотря на всю мою неопытность в подобного рода встречах, я подсознательно угадывал в ней что-то отличавшее ее от тех легкодоступных женщин, с которыми изредка имел дело. Это чувствовалось в манере держаться, в тоскливом взгляде, который она изредка бросала на меня, в брезгливом, старательно скрываемом отношении к своему положению не принадлежащего себе человека. Я шел медленно и тоже молчал, не зная, как рассеять тягостную отчужденность, возникшую между нами, досадовал на самого себя, проклинал весь мир, Конда, и временами... ее, Юрингу. По-видимому, для человека не до конца потерянного
порядочность другого бывает так же неприятна, как неприятен всякий укор совести.
- Юринга!
Она медленно повернула голову и посмотрела на меня. В сумерках зрачки ее глаз расширились и от этого взгляд казался еще более печальным.
- Слушаю вас, мазор-са.
- Юринга, тебе... не холодно? - Я не придумал ничего более уместного.
- Нет, не холодно.
- Может быть, пойдем в плис-павильон, там сегодня...
- Мне все равно.
- Ты бы могла быть любезнее... - Меня начал раздражать ее тон. - Если я тебе неприятен, скажи...
- А что от этого изменится? Вы отправите меня с жалобой и возьмете себе другую, нас здесь много...
Она на мгновение замолчала, но тут же заговорила снова, уже совсем по другому:
- Простите меня, мазор-са, это так, настроение. Что вы хотели мне сказать?
- Юринга, - я постарался смягчить свой голос, - не называй меня мазор-са, у меня есть имя, меня зовут Антор, Антор, слышишь?
Она повернула ко мне голову:
- Да, я слышала где-то это имя.
- Еще бы, - мрачно ответил я, почувствовав себя снова уязвленным, - не далее как сегодня я сообщил его тебе.
- Нет, раньше, я слышала его где-то раньше. Наверное, встречала в вестнике.
По лицу ее пробежала тень.
- Да, в вестнике. Вы богатый человек, а пишут всегда о богатых. Бедных не замечают, а если и пишут, то только тогда, когда им неожиданно посчастливится разбогатеть.
Я ничего не ответил. Какое-то дурацкое самолюбие, ложная гордость или мелкое тщеславие, не знаю, как еще охарактеризовать это чувство, помешали мне сказать ей, что я вовсе не так богат, как другие бездельники, населяющие Хасада-пир.

Щегольская одежда и роскошное убранство моего временного жилища надежно маскировали мою бедность, и, конечно, она не представляла себе, что я был такой же бедняк, как и она сама, с тем лишь отличием, что на меня неожиданно свалился заработок за много времени вперед, который я проматывал с бездумным расточительством.
Разговор наш по-прежнему не клеился. Мы молча шли вперед. Дорожка, которая вела нас, сузилась, и стебли растений доставали иногда до лица, приходилось отводить их рукой, чтобы проложить себе дорогу.

Я вспомнил Ласию, которую видел у Конда. С тою, наверное, было бы проще. Подумав о ней, я стал сравнивать ее с Юрингой. Ласия была, пожалуй, красивее, определенно красивее, но что-то было в ее красоте такое, что привлекало лишь ненадолго. Ей не хватало мягкости и обаяния Юринги, чья красота не бросалась в глаза сразу, а разгадывалась постепенно, черточка за черточкой и поэтому всегда была свежей, новой и неизвестной.
- Что вы так смотрите на меня... Антор?
- Тебе, правда, не холодно?
- Чуть-чуть.
- Может быть, все же зайдем куда-нибудь?
- Как хотите.
- Я хочу, чтобы ты захотела чего-нибудь.
- Мои желания, увы, невыполнимы даже... - Она замолчала.
- Ты хочешь сказать, с моими деньгами? Не надо, лучше выскажи пожелания.
Она грустно улыбнулась. В сгустившихся сумерках смутно вырисовалась ее стройная фигура. Я нерешительно обнял ее за плечи и почувствовал, как она вздрогнула от моего прикосновения.
- Пойдем, Юринга, куда-нибудь, где много людей, тебе нужно отвлечься.
Она взглянула на меня:
- Вы странный, Антор.
- Чем же?
- Так.
Помолчала.
- Мне можно быть с вами откровенной?
- Да, конечно. Тебя что-нибудь угнетает?
- Да.
- Что именно?
- Вы!
- Я!?
Последовала неловкая пауза.
- Вы не сердитесь, - рука ее коснулась моей, - я не хотела вас обидеть, поймите меня правильно...
- Чего уж там, - пробормотал я, - но... разве я хуже других?
Договаривай, если начала.
- Нет. Наоборот... лучше, поэтому и тяжело. С вами я снова чувствую себя человеком, а быть человеком в моем положении...
Дорожка закончилась тупиком, в котором стояла тесная скамейка.
- Не хочешь отдохнуть?
Она отрицательно покачала головой. Мы повернули и пошли обратно. Под ногами шуршали камешки.
- Почему ты решила, что я лучше?
Грустная улыбка скользнула по ее губам.
- Не решила. Это видно, Антор, и кроме того я женщина, а женщины сильнее чувствуют. Я здесь... не первый день и многое научилась понимать.
Вы думаете, это было незаметно, как вы стыдились самого себя, говорили мне из-за этого резкости, хотели казаться хуже, чем вы есть? Или... вот только что вы обняли меня, вы сделали это... простите... неловко. Но как хороша эта неловкость!
Она протянула из-под накидки руку и быстрым движением сорвала головку едва распустившегося лироса.

- Отпустите меня, Антор... Найдется кто-то другой, с кем я забуду, что я человек. В обществе зверей проще чувствовать себя животным... а так тяжело... и вам со мной тоже трудно...
Юринга споткнулась и уронила накидку. Я поднял и молча протянул ей.
- Спасибо... если хотите, - голова ее повернулась ко мне, - я подыщу вам девушку, с которой будет легче - такие есть.
- Замолчи!
Я схватил ее за плечи и повернул к себе.
- Ты...
- Я вас обидела? - Она смотрела мне прямо в глаза.
- Прости, Юринга, - пальцы мои постепенно разжались, - это так... вспышка, сейчас пройдет.
Мы стояли возле ярко освещенного здания. Здесь сновали люди.
- Уйдем отсюда.
- Хорошо, уйдем.
Она покорно следовала за мной. Я остановился около свободной машины и открыл дверцу:
- Поедем?
- Куда?
- Просто так, тебе холодно, а здесь тепло, и потом... мне хочется тебе что-то сказать.
- Хорошо, поедем.
Мы забрались на мягкие сиденья и включили отопление. Не зажигая плафон, я нащупал щиток автоуправления и ткнул первую попавшуюся маршрутную кнопку. Машина тронулась, неся впереди себя яркий сноп света. Приятно покачивало. Я первый нарушил тишину:

- Ты просишь отпустить тебя, Юринга, и предлагаешь взамен...
- Простите, Антор...
- Да нет, я уже не сержусь. Отец был прав, когда называл меня...
Впрочем, не то я говорю. Я не хочу отпускать тебя, Юринга, не хочу.
Она отодвинулась.
- Я приехал сюда совсем ненадолго, и мне хочется отдохнуть, просто отдохнуть.
Мне не нужны эти сногсшибательные аттракционы, хватит с меня и моих сегодняшних впечатлений. Здесь есть чудесные уголки, ты знаешь, в них грустно быть одному...
Хочешь, будем вместе?
- Как вместе?
- Так. Представь, что ты приехала сюда вместе со мной, как приезжают другие, как приехал я сам, приехала отдыхать... Я не стану от тебя ничего требовать, ничего, понимаешь? Будь просто человеком, таким человеком, как тебе хочется. Я проведу здесь еще шесть дней, пусть они будут и твоим отдыхом. Хочешь? Или иди к другому, я тебя не держу...
Машина наклонилась на крутом повороте, и Юрингу прижало ко мне. Когда дорога выровнялась, я почувствовал ее руку, крепко сжавшую мои пальцы.
- Вы еще лучше, чем я думала... - тихо сказала она и положила голову мне на плечо. Глаза ее закрылись. Дальше мы ехали молча.
Я задумался о себе, о своей безалаберной жизни, бесцельно протекающей между небом и землей, и на сердце стало тоскливо до боли. Одиночество... вот что.

Друзей много, а приклонить голову негде. Об отце я тогда не вспоминал. Да что отец? Отец есть отец, до известного возраста он был просто моим господином, а потом... Матери своей я почти не знал. Они с отцом не были женаты, и я появился на свет так же, как появляется добрая четверть населения Церекса. После отец разыскал ее и, генетически подтвердив право на мою персону, забрал меня к себе.
С тех пор я больше матери не видел, даже не знаю, жива ли она и как ее имя.

Одиночество... Постепенно мысли мои вернулись к Юринге. Может быть,
она?..

Машина затормозила. Я выглянул в окно. Мы стояли у странного, погруженного в темноту сооружения, увенчанного полусферическим куполом.
Здесь делать было нечего. Я наугад ткнул другую маршрутную кнопку, и машина снова покатилась.
Сделав несколько поворотов, дорога пошла по берегу моря. Волны широкими языками выплескивались на песок и разбивались на миллионы огоньков - это светились микроорганизмы. Открывшаяся картина была грандиозна. За пенистой грядой прибоя расстилалась волнистая гладь, испускающая слабое сияние и казавшаяся фантастической под опрокинутым куполом звездного неба. Я опустил окно, чтобы дать свободный доступ морскому ветру. Юринга вздрогнула и открыла глаза.
Несколько мгновений она непонимающе смотрела на волны и потом неожиданно улыбнулась.
- Где мы?
- Не знаю. Ты спала?
- Нет, мечтала. Море... Какое оно красивое. Говорят, что из моря... А какой сегодня день, Антор?
Я назвал.
- Да, как раз в этот день, - задумчиво произнесла она, - в этот день, по преданию, один раз в десятилетие из моря выходит на берег могучий альмир Дзарас-Па. До полуночи бродит он по земле среди людей, одетый в скромное платье, и ищет похищенную у него Блам-Расом свою прекрасную дочь Улу-Пийю... Вы слышали эту легенду?
- Слышал когда-то, но, признаться, забыл уже...
- Рассказать?.. Я коротко.
- Я слушаю, Юринга.
- ...Коварный Блам-Рас, горя желанием отомстить своему благородному сопернику, не мог умертвить Улу-Пийю, но он до неузнаваемости изменил ее облик и обрек ее на вечные скитания по земле, в душных и пыльных городах, среди жадных и жестоких людей. Великий альмир моря Дзарас-Па не может ни узнать ее среди жителей земли, ни снять с нее чары. Лишь один раз в десять лет, когда у него появляется способность дышать воздухом, он выходит на берег и бродит по суше, награждая счастьем каждую встречную девушку в надежде, что она может оказаться его прекрасной Улу-Пийей...
- Всё?
- Да, всё... Но он выходит так редко и так мало встречает девушек, что...
- Что женское счастье у нас вошло в поговорку, это ты хочешь сказать?
- Да.
- А почему ты вспомнила об этой легенде, Юринга?
- Так... Увидела море, и потом мне показалось... Впрочем, это лишь сказка, только сказка.
Она повернулась ко мне, и в глазах ее зажглись огоньки, похожие на те, что сверкали в капельках прибоя.
- Расскажите мне что-нибудь, Антор. Вы, наверное, многое знаете.
- Что же рассказать тебе?
- Все равно, - она устроилась поудобней и повернулась лицом к черному небу, - что-нибудь о других мирах, вы, конечно, читали, туда ходят наши корабли, там, вероятно, совсем другая жизнь, не такая, как у нас. Это правда?

- Там нет жизни, Юринга.
- Нигде-нигде? - В голосе ее послышалось разочарование.
- Нигде поблизости.
- Откуда вы знаете? Может быть, вот на этой звезде живут люди, прекрасные люди, лучше нас с вами.
- Там нет людей, Юринга.
- В книжках могут писать неправду, мы же не все знаем.
- Да, мы знаем немного, но достаточно, чтобы быть убежденными в том, что людей в нашей планетной системе нигде больше нет.
- Почему вы так убеждены?
- Я астролетчик, Юринга, и многое видел своими глазами.
Она некоторое время смотрела на меня как-то по-новому.
- Астролетчик. - В голосе ее послышалось не то удивление, не то разочарование или что-то другое, я не смог точно уловить интонацию.
- И вы летали там, - она кивком головы показала на звездное небо.
- Да, конечно, и много раз.
Придвинувшись ко мне, Юринга вдруг заговорила быстро-быстро:
- Расскажите! Расскажите все. Я не верю, что там нет жизни. Там должны быть люди, и они должны жить лучше нас. У нас все так нехорошо. Я часто смотрю на небо и в каждой звездочке вижу искорку счастья других людей. Они, должно быть, очень счастливые, смотрите, как искрится их счастье!
- Не знаю, Юринга, может быть, где-то далеко-далеко у какой-нибудь звезды и живут люди, но нигде поблизости их нет, и хорошо, что нет. Неизвестно, какие они были бы, у нас и своих несчастий хватает... За пределами нашей атмосферы раскинулся безбрежный холодный и мрачный океан пустоты, в котором маленькими крупинками, отдаленными друг от друга на громадные расстояния, затерялись шары-планеты, вроде нашего Церекса, одни больше, другие меньше. Поверхности их устроены по-разному, но везде там человека подстерегают опасности, неведомые и внезапные. Воздух этих планет отравлен ядовитыми газами, а исполинская сила тяжести, если бы мы вздумали опуститься там, превратила бы нас в беспомощных ласов, какими они становятся, когда их вытаскивают из воды.

- Так везде?
- Почти везде.
- И на этой звезде тоже? - она указала снова на Арбинаду.
- Это не звезда.
- Я знаю, планета. Мне кажется, что их там сразу две...
- Это правда, их на самом деле две. Одна большая, больше нашего Церекса, а другая меньше - спутник, Хрис называется.
- Вы там были?
- Нет. Еще нет, но скоро полечу.
Юринга вопросительно посмотрела на меня.
- Через шесть дней я уезжаю отсюда для подготовки к экспедиции. Быть может, там действительно есть жизнь и даже люди.
Я задумался о предстоящем полете. Юринга осторожно тронула меня за плечо. Я обернулся.
- Антор, мне хотелось бы испытать ощущение летчика и увидеть небо...
- Это невозможно, Юринга.
- Я знаю, но тут, в Хасада-пир, есть аттракцион... космический, я там ни разу не была, мои... эти... они никогда не интересовались, их влекло всегда другое.
Давайте съездим. А?
Мне не хотелось отказывать Юринге, и, по правде говоря, меня самого заинтересовал этот аттракцион. Было любопытно, как там надували публику.
- Хорошо, поедем. А ты знаешь, куда?
- Знаю, давайте я поведу машину.
Мы обменялись местами. Юринга выключила авторулевого и, взяв управление в свои руки, развила большую скорость. Быстрая езда требовала напряженного внимания, и мы почти не разговаривали.

Наконец, впереди показалось строение, напоминающее своими архитектурными формами здание космопорта Лакариана, только значительно меньше по размерам и более вычурное. Мы подъехали к нему и остановились.
Внутренняя отделка была великолепна. Миновав первый большой зал, где нас встретил служащий аттракциона, мы спустились глубоко вниз по лестнице и, направляемые им дальше, через узкую, похожую на люк дверцу, проникли в
неосвещенное и тесное помещение.

Вспыхнул свет. Мы словно находились в кабине космоплана старой конструкции. Иллюзия была полная. Я узнавал на стенах хорошо мне известные приборы, регуляторы, автоматы.

Довольно внушительно для непосвященных выглядел пульт управления, который, видимо для большего впечатления, был перегружен многочисленными кнопками и рукоятками. Даже в старых конструкциях ракетопланов управление не отличалось такой сложностью. Служащий принялся было объяснять назначение отдельных приборов, но я остановил его:
- Спасибо, фаси, мне все это хорошо знакомо. Расскажи лучше, как
организуются сами иллюзии полета.
Он внимательно посмотрел на меня, и мне показалось, что в чертах его
морщинистого лица видится что-то знакомое.
- Юрд! - удивленно воскликнул я.
- Да, старик Юрд, ты не ошибся. Думал, не узнаешь меня, Антор, важный стал, мне "фаси" говоришь.
- Извини меня.
- Чего там, я уже привык. А ты, я слышал, летишь на Арбинаду?
- Да.
- Повезло тебе. Это была моя мечта. Но теперь... видишь, где летаю... Так я пойду... будете готовы - нажми вот эту кнопку.
Он подошел к двери-люку и, обернувшись, добавил:
- Барышню пристегни, да и сам, пожалуй, тоже закрепись... Ты один здесь или еще с кем-нибудь из наших?
- С Кондом... А что, ощущения похожи?
- Да, довольно натуральны... Заходи ко мне, я здесь и живу, поговорим хотя бы.
Я кивнул. Дверь захлопнулась. Юринга удивленно смотрела на меня:
- Кто это?
Я ответил не сразу:
- Пилот Юрд, в прошлом замечательный астролетчик.
- Почему же он так беден?
Я не стал отвечать. Подведя Юрингу к стартовому креслу и усадив ее, я закрепил пряжки предохранителей, затем устроился сам, и нажал указанную Юрдом кнопку.
Загорелась контрольная лампочка.
- Держись, Юринга!
Едва я успел это сказать, как на нас стала наваливаться тяжесть, придавливая к креслам. Сзади за стенкой грохотало, словно при работе двигателей. Я почувствовал себя снова взлетающим в небо.



9


Мы выбрались к Юрду под вечер. Было еще не очень поздно, но небо застилали облака, и в воздухе уже сгущался сумрак. С моря тянуло прохладой и сыростью.
Выйдя из машины, мы двинулись по тропинке. Конд шел впереди, уверенно прокладывая дорогу среди пышно разросшегося кустарника. Я едва поспевал за ним и нес сверток с напитками и снедью, который мы предусмотрительно захватили с собой. Вскоре мы достигли здания "космического аттракциона" и принялись искать вход в служебное помещение.
- Кажется, здесь, - сказал Конд, останавливаясь перед узкой дверью, покрытой слоем растрескавшегося пластика. - Как ты думаешь?
Я привстал на носки и попытался в полутьме прочитать надпись над дверью.
- Похоже... сигналь, чтобы открыли.
Он пошарил у порога ногой, нащупывая педаль звонка и, не найдя ее сразу, сдержанно выругался. Наконец, в глубине здания возник и затих мелодичный звон.
Мы постояли минуты две, затем позвонили снова. Никто не откликался.
- Может быть, он и не ждет нас, - сказал Конд.
- Должен ждать, я предупредил его, что мы сегодня придем. Звони сильнее.

Однако Конд поступил иначе: он просто толкнул дверь, и она отворилась.
Мы проникли в тесный сырой коридорчик, который привел нас к небольшой комнате без единого окна с низко нависшим потолком. Вдоль карниза тянулись яркие трубки дешевых люминесцентных ламп, бросавших безжизненный свет на скудные предметы обстановки. Здесь царил идеальный порядок, какой нередко можно встретить в квартирах старых педантичных людей. Хозяина дома не было.
- Так я и думал, - сказал Конд оглядевшись, - напрасно мы потеряли время. Юрда нет, и неизвестно, когда он вернется. Пошли обратно?
- Подождем, - возразил я, - он где-нибудь тут, поблизости. Раз двери были не заперты - значит он ждал нас. Вот, кстати, и записка.
Юрд извещал нас, что отлучился ненадолго. Мы расположились как дома.
Конд развернул наш сверток, побросав обертки на пол, а содержимое разложил
на столе с лихостью уличного торговца ходовым товаром.

Юрд не заставил себя долго ждать. Он с порога окинул нас испытывающим взглядом, словно удивляясь приходу гостей.
- Не обманули, спасибо, - сказал он, усаживаясь напротив нас, - и даже понатащили всего. Тоже спасибо. Не скрою, мне редко теперь приходится пробовать что-нибудь изысканное, прошли те времена.
Движения Юрда были медлительные, вялые, но в них чувствовалась все же скрытая сила. Я подумал, что он, наверное, не так уж стар, как можно было представить по его выцветшим глазам и морщинистому лицу. Вялость и медлительность движений были скорее свойством характера, а не проявлением старческой немощи.

Он нагнулся и подобрал с пола разбросанные Кондом обертки и навел некоторый порядок на столе.
- Ну рассказывайте, какие новости у нас? Когда вы летите?
- Еще не скоро, - ответил я, - через три дня только должны явиться в Харту, а там начнется подготовка.
- Конкурс был большой?
Конд усмехнулся в ответ:
- Большой, только на этот раз мы все решили сами.
- Сами? Каким же образом?
Конд с явным удовольствием рассказал о всех предшествующих событиях, не забыв упомянуть о Ромсе и его гибели. Юрд слушал не перебивая и лишь изредка вставлял короткие реплики. Мне показалось, что он уже знал об этой истории. Но откуда он мог знать? Или действительно только показалось?
- Итак, значит, - заключил Юрд, пододвигая к себе бокал, - пилотами экспедиции летите вы оба, а кого назначили начальником? Еще неизвестно?
- Известно.
- Кого?
- Кора, - сказал я. - Ты слышал о нем?
- Так начальником будет Кор, - в раздумье протянул Юрд, - слышал о нем кое-что.
- Хорошее или плохое?
- Всякое. Я даже сталкивался с ним и советую вам быть осторожнее. Это своеобразный человек. В космосе он почти не бывал, и наши традиции ему чужды.
Ну, что же вы? Думаете, я один все это выпью и съем?
Мы наполнили бокалы. Юрд выпил и посмотрел на нас своими бесцветными глазами.
- Завидую я вам: Арбинада - удивительная планета! Ведь недаром вокруг нее идет столько споров. В первой экспедиции на нее должен был лететь пилотом я, но...
- Полетел Скар?
- Нет, не Скар. Скар полетел тогда, когда я уже больше не летал и, кроме того...
ему трудно завидовать. Та экспедиция, о которой я сейчас говорю, вообще не состоялась. Ее отменили, и Скар полетел только через пять лет...
Юрд встал и взволнованно прошелся по комнате. Вялость и медлительность его исчезли, походка сделалась упругой.
- Сколько тебе было лет, когда ты перестал летать? - спросил Конд.
Юрд круто повернулся.
- Мало. Для такого летчика, каким был я, еще мало.
- Работал у Парона?
- Нет, у этого дельца не работал.
- Так что же тогда произошло?
Юрд пытливо взглянул сначала на Конда, словно соображая, можно ли довериться, потом на меня, но так и не решился.
- Были причины... - глухо произнес он. - Я и сейчас не сижу без дела.
Мы с Кондом переглянулись, и, сознаюсь, в тот момент я внутренне
улыбнулся, вспомнив работу Юрда в "космическом балагане", где мы впервые его встретили с Юрингой. Не слишком стоящее дело для астролетчика такого класса! Конд вздохнул:
- Да-а, судьба наша неважная.
- Ничего, я не жалуюсь. Главное - найти себя.
Юрд говорил загадками, которые были мне тогда еще совсем не ясны, и мы понимали его слова в буквальном смысле. Я оглядел стены его комнаты, увешанные фотографиями ракетопланов разных классов, видами планет, как они смотрятся с расстояния нескольких десятков тысяч километров, портретами известных исследователей космоса, и мне стало грустно. "

Неужели, - подумал я, - меня в дальнейшем ожидает такое же одинокое существование среди старых реликвий и воспоминаний? Неужели и мне придется довольствоваться жалким положением мелкого служащего? Только не это! Пусть лучше мой труп выбросят в пространство, чтобы он вечно кружил между планетами. Так летает много наших".
В то время я еще не догадывался, что Юрд продолжает жить полнокровной жизнью, став на путь более опасный, чем тот, по которому шли мы, и делая дело куда более важное. Обо всем этом я узнал только здесь, на Хрисе, да и то в известной мере случайно.
Мы с Кондом засиделись у Юрда допоздна. Не скрою, может быть, этому способствовало содержимое того пакета, который мы принесли с собой. Когда на столе остались только пустые бокалы, Юрд пустился в воспоминания, и от рассказов его повеяло таким ароматом прошлого, но вместе с тем близкого нам, что уходить не хотелось.
- Ну и как же ты перестал летать? - спросил под конец Конд.
- Как? - Юрд улыбнулся, и морщины его разгладились. - Очень просто: я
побывал на Хрисе.
- Я тоже бывал на Хрисе, - недоуменно ответил Конд, - однако летаю до сих пор.
Юрд перестал улыбаться и отодвинулся от стола. Он обошел комнату своей вялой походкой и пригасил освещение. Заглянул зачем-то в коридор и сразу же вернулся.
Подошел к нам и сел, подперев голову руками.
- Вот что, - сказал он, - каков план вашей экспедиции? Тот же, что и в прошлый раз?
- Да, примерно, - ответил я, - летим на орбитальном корабле, с него и намечается спуск на планету.
- Я так и думал, - сказал Юрд, - и все же у меня есть к вам просьба. Я знаю, что по плану спуск на Хрис не предусмотрен, но я сам достаточно летал в космосе, чтобы представлять себе, как иногда ломаются самые продуманные планы (увы, он оказался прав).

Одним словом, не исключена
возможность, что вам придется совершить посадку на Хрис. Если это произойдет и вы встретитесь с персоналом хрисской станции, то разыщите там инженера Мэрса и передайте ему вот это.

Юрд опустил руку в карман и извлек металлический цилиндр.
- Здесь письмо, - он положил цилиндрик на стол, - не пытайтесь его вскрыть, вам не удастся сделать это, не повредив футляр, а самое главное - вы все равно не сможете прочесть, оно зашифровано. Я вам верю, но в тех пределах, которые мне самому дозволены. Возьмите его. Бери ты, Антор, и храни, а ты, Конд, возьмешь, если с Антором что-нибудь случится.
Голос Юрда звучал твердо, и мы чувствовали, как он приобретает над нами какую-то необъяснимую власть.
- Никому о нем не говорите, ни единой душе, так будет безопаснее для вас самих.
Ясно?
- Очень даже, - проговорил Конд. - Мы возьмем письмо, только это для тебя, Юрд, остальное нас не касается.
- Пусть остальное вас не касается. Если на Хрис садиться не будете, выбросьте его на обратном пути в космосе. Вот и все, а теперь идите, уже поздно.
Мы поднялись.
- Прощайте, желаю вам удачи. Арбинада трудная планета, хотел бы быть с вами.

Пока мы шли до двери, Юрд начал наводить в комнате прежний порядок; я заметил это, покидая его жилье. Когда мы выбрались из здания, он прокричал нам вслед старое пожелание астролетчиков:
- Счастливой посадки!
- Счастливой посадки! - ответил Конд и помахал рукой, обернувшись назад к слабо освещенному дверному проему, где неясной тенью виднелась фигура Юрда.

Мы зашагали к дороге между шумевшими на ветру кустами, чутьем угадывая в темноте свой путь. Оставленной машиной никто не успел воспользоваться - она стояла на месте.

Конд, усевшись за руль, проговорил:
- И что за дела у Юрда, не понимаю! Если бы это был не он, а кто-нибудь другой, ни за что не стал бы ввязываться в темные махинации, терпеть их не могу Всегда они скверно кончаются. Ты что по этому поводу думаешь?
А я тогда ничего не думал. Я вспомнил о Юринге, которая ждала меня дома. Думать обо всем этом я начал только теперь.


10


Особенно мне запомнился последний день, проведенный в Хасада-пир оазисе. Я заметил между прочим, что дни, которые замыкали тот или иной отрезок моей жизни, почти всегда преподносили мне хорошее или плохое, но памятное событие. Так случилось и тот раз. На первый взгляд, все произошло довольно неожиданно для меня, хотя, оглядываясь теперь назад, я понимаю, что предшествующие дни, шаг за шагом приводили меня к принятому тогда решению. Радость, горе, отчаяние и счастье, которые пережила Юринга, настолько врезались мне в память, что я отчетливо вижу каждое сделанное ею в тот день движение, слышу каждое произнесенное слово.
Полуденное солнце то скрывалось в облаках, то вырываясь на волю, светило прямо в окно, против которого, забравшись с ногами в кресло и свернувшись в тесный комочек, сидела Юринга. Она была задумчива и печальна. Ее большие темные глаза с самого утра смотрели на меня с затаенной грустью. Я и сам чувствовал себя необычно, на душе было неспокойно и какая-то неясная тоска тяготила меня. В оставшиеся предотлетные часы от нечего делать я то прохаживался из комнаты в комнату, то подолгу смотрел в окно, мысленно прощаясь с красочными пейзажами этого уголка нашей планеты.

Временами я подсаживался к Юринге, пробовал шутить,
надеясь развеять ее грустно, не достигнув успеха, снова поднимался, ощущая какую-то странную раздвоенность и смутное беспокойство. В довершение всего во мне тлело предчувствия неотвратимой утраты, которое не оставляло меня ни на минуту, но и не проявлялось настолько сильно, чтобы с этим чувством можно было бороться. Постояв у окна, я снова подсел к Юринге и взял ее руку. Рука была холодна и безжизненна.

- Что с тобой, Ю, ты сегодня такая же мрачная и безвольная, как вот та тучка, которую несет ветер, и вы обе готовы пролиться дождем... Будь веселой, как эти дни.
Она слабо улыбнулась, но ничего не ответила, лишь пальцы шевельнулись в моей руке.
- Смотри, что я тебе купил... вот, ты же любила этот цвет, ты как-то говорила.
Я достал липруну и положил ей на колени.
- Нравится?
- Да, красивая... Спасибо, но мне бы хотелось совсем другое.
- Что же?
- Что-нибудь лично ваше, какую-нибудь пустяковую вещицу, но вашу, а не купленную на ваши деньги.
- Зачем тебе?
- Так. Я хочу! - В голосе ее послышалась настойчивость, но она тут же уступила место прежней грусти. - Вы уедете сегодня, и я вас больше никогда не увижу...
Вам не было скучно со мной?
Я привлек ее к себе.
- Нет, только вот сегодня...
- Не шутите, Антор, - с расстановкой сказала она, - мне сегодня тяжело слушать шутки, побудьте тоже таким, как всегда.
Я осторожно провел ладонью по ее щеке и застыл, не отнимая руки от ее лица.
Бывают моменты в жизни, когда мы неожиданно начинаем понимать самих себя и вдруг убеждаемся, что жили, поступали и делали все не так. Тогда мы принимаем решения, которые резко изменяют нашу дальнейшую судьбу и о которых мы в дальнейшем не жалеем.

- Юринга!
Зрачки ее глаз расширились... Она вздрогнула, и на лице ее отразилось смятение, словно своим женским чутьем она угадала те мысли, которые вихрем пронеслись у меня в голове.
- Юринга... Ты согласилась бы стать моей женой?
Последовала самая неожиданная реакция. В глазах у нее вспыхнула радость, потом промелькнул испуг, и она разрыдалась... разрыдалась так, словно на нее свалилось тяжелое, непоправимое горе.
- Юринга! Что с тобой? - Я прижал ее к себе и гладил ее плечи, спину, руки. - Я обидел тебя? Подожди, не плачь, ответь хоть что-нибудь!

Лицо ее спряталось у меня на груди, а руки робко тянулись к плечам и, забравшись под воротник одежды, напряглись, притягивая мою голову к себе.
Я взял ее за плечи и, оторвав на минуту от себя, заглянул в глаза.
- Юринга! Успокойся! Скажи, в чем дело?
- Я... я... - Рыдания мешали ей говорить. - Вы это серьезно, Антор?
- Конечно, серьезно, неужели ты думаешь, что я мог бы так пошутить?..
Голова ее снова ткнулась мне в грудь.
- Да, я... знаю... но мне хотелось услышать еще раз.
- Так ответь мне, ты согласна?
- Я... я не могу... вы сами... откажетесь... если узнаете... если
узнаете всё...
- Что всё? Почему ты не можешь?
Она затрясла головой:
- Не могу... Вы богатый, Антор, а богатые... я знаю... богатые женятся ради детей... наследника, даже если любят, а я... я не могу быть матерью, я...
Она снова разрыдалась и сникла, обессиленная признанием. Я подхватил ее на руки и посадил к себе на колени.

- Что ты говоришь, Юринга! Откуда ты взяла, что я богат? Кто это тебе сказал? И почему ты не можешь?..
- Нет... не могу... здесь, в Хасада-пир... когда нас, девушек, берут сюда, нас... нам делают операцию, чтобы не возиться с... последствиями... это условия контракта, который подписывают родители...
Я замолчал, потрясенный ее несчастьем. От этого Юринга стала мне еще дороже и ближе. Она сидела, не двигаясь, и только вздрагивала от затихающих рыданий.
Медленно текли минуты. Я смотрел на это беззащитное существо, лишенное всяких надежд на счастье, еще более одинокое и бездомное, чем я сам.
- Юринга, - мягко сказал я, - не будем думать о будущем в... этом смысле... Я не намерен...
Она подняла голову и с трепетом посмотрела мне в лицо.
- ...менять своего решения. Ты многое представляешь себе неправильно.
Ты думаешь, я богат и счастлив, но у меня нет ни того, ни другого. Если я нужен тебе, если ты хочешь быть со мной, если ты будешь счастлива со мной, то... давай уедем отсюда вместе и будем вместе столько, сколько позволит наша судьба.

Конечно, лучше бы потом иметь... и другие радости, но сейчас мне больше всего на свете нужна ты. Ты! Понимаешь, только ты. Не торопись, подумай, жизнь наша не будет легкой, денег у меня далеко не всегда столько, сколько я имел их здесь, зарабатывать на жизнь мне приходится тяжелым трудом, и я часто буду оторван от тебя на целые годы... Подумай, Юринга.

По мере того как я говорил, глаза ее светлели, наливались радостью, а когда кончил, она порывисто прижалась ко мне.
- Зачем вы мне это говорите, Антор? Неужели вы до сих пор не понимаете, что я...
люблю вас? Мне безразлично, буду я с вами сыта или голодна, плохо или хорошо одета. Я буду знать, что вы со мной, даже если вы будете далеко... а это так много! Правда?

Я еще крепче прижал ее к себе.
- Вы не пожалеете, Антор. Я буду вам настоящей подругой. Вы не думайте, я веселая, это здесь я была грустной временами, потому что вспоминала о том, что вы уедете... А теперь вы будете со мной. Вам не будет скучно, я даже училась до того, как попасть сюда, и я красивая... Правда? Я вам нравлюсь?

- Очень, Юринга...
Мы долго молчали, глядя друг на друга и забыв обо всем окружающем. Я первым вернулся к действительности. Пора было что-то предпринимать, так как времени до отлета оставалось уже совсем мало. Скоро должен был прийти Конд, как мы договорились с ним утром, чтобы лететь вместе в Харту.

- Юринга, у нас мало времени. Скоро уходит конвертоплан, и ты должна еще освободиться от своей зависимости. Сколько придется платить неустойки?
- Много, очень много. Я точно не считала. Кажется, пятьсот ти. - Она тревожно посмотрела на меня. - У вас... у нас есть такие деньги? Я могу говорить "у нас"?

- Да, Юринга, да, и деньги есть... пока во всяком случае.
Я подошел к шкафчику, в котором хранились мои капиталы. Высыпав деньги на стол, я пересчитал их. Оставалось всего шестьсот ти. Пятьсот нужно было отдать Юринге, в тридцать обойдется перелет, остаются гроши - всего семьдесят ти на ближайший месяц и непредвиденные расходы. Это более чем скромно. Хорошо еще, что за все остальное было уже заплачено.

Юринга смотрела на меня, и, казалось, читала каждую мысль.
- Вы не беспокойтесь, Антор, я как-нибудь доживу до вашего возвращения... мне приходилось и хуже. Только вы возвращайтесь ко мне. Я буду ждать вас всегда, всю жизнь!
Я ласково погладил ее по плечу.
- Ничего, устроимся, кое-что я еще оставил отцу... Ты торопись, скоро придет Конд, мы полетим вместе.
Она подошла ко мне и снова обняла.
- Антор, а кто этот... Конд?
- Мой товарищ, я лечу в экспедицию вместе с ним. Ты его знаешь. Помнишь, когда мы впервые встретились, он был вместе со мною?
Юринга отступила на шаг.
- Это такой высокий?
- Да.
- Антор, вы не обижайтесь... но я не хочу его видеть.
- Почему?
- Он нехороший.
- Почему ты так решила?
- Я знаю. Он так смотрел на наших девушек... Вы так не смотрели...
- Не будем спорить, Юринга, - остановил я ее, - у тебя еще будет время убедиться в том, что о мужчинах следует судить не по тому, как они смотрят на женщин...
Вот деньги, иди и верни себе свободу...
Я проводил ее до дороги и, посадив в машину, вернулся, чтобы собрать вещи, которые накопились за время моего пребывания в "оазисе удовольствий".

Конд появился раньше, чем я его ожидал. Ввалившись в дверь, он сразу наполнил помещение шумом и движением.
- А ты недурно устроился, - заметил он деловито, заглянув в каждый угол. - Собрался уже?
- Нет еще, собираюсь.
- Ну собирайся, а я пока отдохну. Где тут у тебя можно удобнее примоститься?
- Где хочешь, хотя бы здесь...
Я показал ему на кресло. Он пододвинул его поближе ко мне и сел, вытянув вперед свои длинные ноги.
- Я, понимаешь, сегодня забрел со своей Ласией в такое место на этом Хасада-пир, что тебе, наверное, и не снилось. До чего только люди не додумаются! Устал, правда, но впечатлений на всю жизнь... с избытком.
Блаженно разглагольствуя, он сквозь приспущенные веки наблюдал за моими сборами.
Потом широко открыл глаза и неожиданно спросил:
- Слушай, Ан, я одного не понимаю, зачем ты женские тряпки укладываешь?
Разве ты их не оставляешь здесь?..
Вопрос застал меня врасплох. Было ясно, что Конду все равно придется рассказать о моем решении, но на это как-то не хватало духу.
- Оставляю, - ответил я, продолжая бережно складывать накидку, подаренную мною Юринге в первый день нашего знакомства.
- Тогда чего же кладешь их вместе со своими вещами или ты их тоже оставляешь?
Я промолчал.
- Может быть, ты все же объяснишь? - Конд придвинул к себе графин с олано.
- Объясню, - резко ответил я, - мы поженились...
Он подскочил в кресле, словно его укусила лика.
- Поженились! Ты женился на этой...
- Да, на Юринге.
- Сумасшедший!
Конд заходил по комнате большими шагами, пиная ногами попадающиеся на пути стулья.
- И с таким ненормальным я должен лететь в рейс! Подумать только! Ты... когда это случилось?
- Успокойся, этого еще не случилось, это должно случиться...
- Ты серьезно?
- Совершенно серьезно, такими вещами не шутят...
Конд остановился у стола, налил себе полную чашку олано и выпил одним духом.
Потом повернулся ко мне:
- Ты как полагаешь, я тебе друг?
- Надеюсь, - ответил я, продолжая хладнокровно складывать вещи.
- Тогда позволь высказаться, я, знаешь, коротко и прямо. Хочешь слышать мое мнение?
- Говори, - сказал я, догадываясь, какого рода мнение он собирается высказать.
Конд несколько раз прошелся по комнате, видимо подбирая наиболее убедительные доводы и приводя в порядок свои мысли. Заговорил он, впрочем, без особой экспрессии:
- Решение твое, Антор, нелепо от начала до конца. Мне, может быть, и трудно будет тебя сейчас убедить, но попробую. Ты не случайно решился, я понимаю, чувства там разные... и все такое, но чувства чувствами, а женитьба женитьбой.

Ты должен разграничивать эти понятия. Пригреть и приласкать можно любую девчонку, но жениться далеко не на всякой. Мы живем не на необитаемом острове, а в обществе, которое имеет свои традиции, и переступать их... не стоит. Ты подумал о том, кто твоя Юринга? Девушка, проданная в Хасада-пир, и вдруг... жена астролетчика! Как отнесутся к тебе наши товарищи?

- Как? Если поймут, отнесутся правильно, а не поймут - значит, плохие у меня товарищи, - спокойно возразил я.
- Плохие! - Он снова начал горячиться. - Это легко говорить тебе сейчас.
Неизвестно, как бы ты еще сам воспринял, например, мое решение жениться на Ласии, тоже в глубине души подсмеивался бы надо мной. И над тобой будут подсмеиваться, даже если ничего не скажут прямо. Как ты будешь себя чувствовать?

- Великолепно буду чувствовать. Не говори ты чепухи. Никто и знать не будет, что она отсюда... Или, может... ты расскажешь?
- Я!? Не-ет...
Он еще раз приложился к олано и, вытерев рот, продолжил свое наступление:
- Хорошо, пусть ты такой непроницаемый, что тебя не будут задевать насмешки, допустим. Или допустим еще большее, что никто не узнает, кто она такая. Но известно ли тебе, что она не может подарить тебе ребенка? Это ты знаешь?

- Представь себе, знаю.
- Знаешь?
- Да.
- Вот как!
Конд, казалось, был сбит с толку, он, видимо, больше всего надеялся на этот аргумент. Замешательство его, однако, продолжалось недолго. Придя в себя, он быстро переменил тактику.
- Ты непоколебим, Антор, и непоколебимость эта питается лишь тем большим чувством к Юринге, которым ты сейчас горишь.
- Она стоит того.
- Согласен, может быть, стоит. Но подумай, надолго ли оно у тебя, а если надолго, то что ты ей можешь дать еще, кроме этого чувства. Чувство есть чувство, оно не материально, а ей надо жить. Ты же астролетчик, и судьба твоя капризна. Сегодня у тебя есть деньги, а завтра их нет, сегодня ты жив, а завтра... Ты подумал об этом? Здесь, несмотря на всю унизительность ее положения, она всегда сыта, одета и имеет крышу над головой, а как она будет жить с тобой? Или... без тебя?

Я закончил сборы и, сложив вещи в один угол, подошел к Конду.

- Знаешь, Конд, хватит, я выслушал твое мнение, оно... не оригинально. Насмешки... общество... дети... ерунда все это! Я хочу обыкновенного человеческого счастья, и я нашел его, пойми ты это, а дети... много ли у тебя детей, ты, который так печешься о них?
- Есть, наверное...
Я засмеялся.
- Видишь, ты от этого не стал счастливее, а Юринга, она тоже хочет просто счастья, а не унизительной сытости под ненавистной крышей...
- Да, но...
Конд осекся, увидев Юрингу, стоящую в дверях. Она еле держалась на ногах, взгляд ее потух, лицо осунулось. Я подскочил к ней и взял на руки.
- Что случилось, Юринга?
- Я пришла... проститься с вами, Антор, и... вернуть деньги.
Кулачок ее раскрылся, и на пол посыпались монеты.
- Почему? Ты раздумала?
- Нет...
- В чем же дело?
- У нас недостает, чтобы... чтобы выкупить меня, нужно больше... восемьсот ти...
Она оторвала свое лицо от моей груди, взглянула в глаза.
- Я всегда буду помнить вас, Антор, вы были так добры ко мне, только напрасно, напрасно... вы так много на меня тратили раньше...
Она горько заплакала.

Я, продолжая держать ее на руках, повернулся к Конду, словно мог в нем найти поддержку. Он стоял в глубоком раздумье, низко опустив голову и опершись рукой о спинку стула. Вдруг он поднял лицо, пристально посмотрел на меня и крепко ударил кулаком по столу:
- Сколько?
- Что сколько?
- Сколько там у вас не хватает?
- Триста, - мрачно ответил я.
- Поехали, поехали, пока я не передумал, берите вещи, сюда мы вернуться уже не успеем, конвертоплан уходит... ого! Да живее вы!
Я опустил ничего не понимающую Юрингу на пол, быстро собрал рассыпавшиеся монеты и подхватил чемодан.
- Пошли, Юринга, а ты еще думала, что он... пошли, одним словом.
...Когда мы поднимались на борт, Конд, пропустив Юрингу вперед, задержался около меня.
- Слушай, Ан, - сказал он. - Эти триста ти ты мне не должен, понимаешь? Я бы их все равно... а так, первый раз, кажется, сделал доброе дело... Вы оба выглядите до завидного счастливыми... Ты все-таки, наверное, прав...
И он подтолкнул меня к трапу.


11


Юрингу я отправил к отцу. Самому мне поехать не удалось - отпуск кончился. Я написал подробное письмо, в котором объяснял все, и дал его Юринге. Больше всего меня беспокоило, как отец отнесется к ней. Характер у него был крутой и несговорчивый, но в его положении Юринга могла быть ему полезной, и я надеялся, что, в конце концов, они уживутся. Тех денег, что я оставил дома, на первое время им должно было хватить. Кроме того, накануне отлета выплачивалась обычно вторая четверть нашего заработка, эту сумму я тоже намеревался отправить домой, оставив лишь на самое необходимое.

Вторую половину мы должны были получить после возвращения из

 

 

Главная............. автор сайта ....... гостевая книга..........следующая